Неточные совпадения
Справа от Самгина группа людей, странно похожих друг на друга, окружила стол, и один из
них, дирижируя рукой с портсигаром, зажатым в ней, громко и как молитву говорил...
Слева подле
него торчат, в некотором
от него и друг
от друга расстоянии, голые камни Конь и Монахиня;
справа сплошная гряда мелких камней.
Несколько человек мужчин и женщин, большей частью с узелками, стояли тут на этом повороте к тюрьме, шагах в ста
от нее.
Справа были невысокие деревянные строения, слева двухэтажный дом с какой-то вывеской. Само огромное каменное здание тюрьмы было впереди, и к
нему не подпускали посетителей. Часовой солдат с ружьем ходил взад и вперед, строго окрикивая тех, которые хотели обойти
его.
Река эта (по-удэгейски Суа или Соага) состоит из двух речек — Гага и Огоми, длиною каждая 1–8 км, сливающихся в 1,5 км
от моря. Речка Гага имеет три притока:
справа — Нунги с притоком Дагдасу и Дуни, а слева — один только ключ Ада с перевалом на Кусун. Речка Огоми имеет два притока: Канходя и Цагдаму. Около устья Соен образует небольшую, но глубокую заводь, соединяющуюся с морем узкой протокой. Эта заводь и зыбучее болото рядом с
ним — остатки бывшей ранее лагуны.
Если идти
от истоков к морю, то в последовательном порядке
они будут располагаться так:
справа по течению — Дака и Тунга с перевалами на Бикин, затем — Баня, Пюгота, Амдасу, Сологойе, Очжура и с притоком Хуни-микчи и с перевалом на реку Эхе.
Маленькая тропка повела нас в тайгу. Мы шли по ней долго и почти не говорили между собой. Километра через полтора
справа от дорожки я увидел костер и около
него три фигуры. В одной из
них я узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали могилу, а рядом с нею на земле лежало чье-то тело, покрытое рогожей. По знакомой мне обуви на ногах я узнал покойника.
Поднявшись на хребет, мы повернули на север и некоторое время шли по
его гребню. Теперь слева
от нас была лесистая долина реки Фату, а
справа — мелкие речки, текущие в море: Секуму, Одега Первая, Одега Вторая, Тания, Вязтыгни, Хотзе, Иеля и Шакира.
С перевала мы спустились к реке Папигоузе, получившей свое название
от двух китайских слов: «папи» — то есть береста, и «гоуз» — долинка [Или «река, по которой много леса».]. Речка эта принимает в себя
справа и слева два горных ручья.
От места слияния
их начинается река Синанца, что значит — Юго-западный приток. Дальше долина заметно расширяется и идет по отношению к Сихотэ-Алиню под углом в 10°. Пройдя по ней 4 км, мы стали биваком на берегу реки.
С вершины перевала нам открылся великолепный вид на реку Улахе. Солнце только что скрылось за горизонтом. Кучевые облака на небе и дальние горы приняли неясно-пурпуровую окраску.
Справа от дороги светлой полосой змеилась река. Вдали виднелись какие-то фанзы. Дым
от них не подымался кверху, а стлался по земле и казался неподвижным. В стороне виднелось небольшое озерко. Около
него мы стали биваком.
Мы посоветовались и решили оставить тропу и пойти целиной. Взобравшись на первую попавшуюся сопку, мы стали осматриваться. Впереди, в 4 км
от нас, виднелся залив Пластун; влево — высокий горный хребет, за которым, вероятно, должна быть река Синанца; сзади — озеро Долгое,
справа — цепь размытых холмов, за
ними — море. Не заметив ничего подозрительного, я хотел было опять вернуться на тропу, но гольд посоветовал спуститься к ключику, текущему к северу, и дойти по
нему до реки Тхетибе.
Так бежал
он по узкому коридору, образованному с одной стороны — высокой стеной, с другой — тесным строем кипарисов, бежал, точно маленький обезумевший
от ужаса зверек, попавший в бесконечную западню. Во рту у
него пересохло, и каждое дыхание кололо в груди тысячью иголок. Топот дворника доносился то
справа, то слева, и потерявший голову мальчик бросался то вперед, то назад, несколько раз пробегая мимо ворот и опять ныряя в темную, тесную лазейку.
Слева
от меня О-90 (если бы это писал один из моих волосатых предков лет тысячу назад,
он, вероятно, назвал бы ее этим смешным словом «моя»);
справа — два каких-то незнакомых нумера, женский и мужской.
Теперь подпоручик совсем отчетливо видит впереди и
справа от себя грузную фигуру генерала на серой лошади, неподвижную свиту сзади
него, а еще дальше разноцветную группу дамских платьев, которые в ослепительном полуденном свете кажутся какими-то сказочными, горящими цветами.
Исключение насчет «на чай» прислуге
он делал только за этим почетным столом, чтоб не отставать
от других. Здесь каждый платил за себя, а Савва Морозов любил шиковать и наливал соседей шампанским.
От него в этом не отставал и Савва Мамонтов. Мне как-то пришлось сидеть между
ними. Я слушал с интересом рассказ Мамонтова о
его Северном павильоне
справа, а слева — Савва Морозов все подливал и подливал мне «Ау», так как Бугров сидел с
ним рядом и
его угощал Морозов.
И вся толпа двинулась за Серебряным и перевалилась через холм, заграждавший
им дотоле неприятельские костры. Тогда новое неожиданное зрелище поразило
их очи.
Справа от татарского стана змеился по степи огонь, и неправильные узоры
его, постепенно расширяясь и сливаясь вместе, ползли все ближе и ближе к стану.
— Как теперь вижу родителя:
он сидит на дне барки, раскинув больные руки, вцепившись в борта пальцами, шляпу смыло с
него, волны кидаются на голову и на плечи
ему то
справа, то слева, бьют сзади и спереди,
он встряхивает головою, фыркает и время
от времени кричит мне. Мокрый
он стал маленьким, а глаза у
него огромные
от страха, а может быть,
от боли. Я думаю —
от боли.
Маякин взглянул на крестника и умолк. Лицо Фомы вытянулось, побледнело, и было много тяжелого и горького изумления в
его полуоткрытых губах и в тоскующем взгляде…
Справа и слева
от дороги лежало поле, покрытое клочьями зимних одежд. По черным проталинам хлопотливо прыгали грачи. Под полозьями всхлипывала вода, грязный снег вылетал из-под ног лошадей…
Слева и
справа от лодки из черной воды поднялись какие-то здания — баржи, неподвижные, мрачные и тоже черные. На одной из
них двигался огонь, кто-то ходил с фонарем. Море, гладя
их бока, звучало просительно и глухо, а
они отвечали
ему эхом, гулким и холодным, точно спорили, не желая уступить
ему в чем-то.
Буланин лежал, чутко прислушиваясь, но ничего не мог разобрать, кроме дыхания спящих соседей и частых, сильных ударов своего сердца. Минутами
ему казалось, что где-то недалеко слышатся медленные крадущиеся шаги босых ног. Тогда
он задерживал дыхание и напрягал слух.
От волнения
ему начинало представляться, что на самом деле и слева, и
справа, и из-за стен крадутся эти осторожные босые ноги, а сердце еще громче, еще тревожнее стучало в
его груди.
Рядом с
ним, слева и
справа и напротив через коридор, лошади мерно и часто, все точно в один такт, жевали сено, вкусно хрустя зубами и изредка отфыркиваясь
от пыли.
Иногда вечерами, кончив работу, или в канун праздника, после бани, ко мне в пекарню приходили Цыган, Артем и за
ними — как-то боком, незаметно подваливался Осип. Усаживались вокруг приямка перед печью, в темном углу, — я вычистил
его от пыли, грязи,
он стал уютен. По стенам сзади и
справа от нас стояли полки с хлебными чашками, а из чашек, всходя, поднималось тесто — точно лысые головы, прячась, смотрели на нас со стен. Мы пили густой кирпичный чай из большого жестяного чайника, — Пашка предлагал...
Мне стало не по себе. Лампа висела сзади нас и выше, тени наши лежали на полу, у ног. Иногда хозяин вскидывал голову вверх, желтый свет обливал
ему лицо, нос удлинялся тенью, под глаза ложились черные пятна, — толстое лицо становилось кошмарным.
Справа от нас, в стене, почти в уровень с нашими головами было окно — сквозь пыльные стекла я видел только синее небо и кучку желтых звезд, мелких, как горох. Храпел пекарь, человек ленивый и тупой, шуршали тараканы, скреблись мыши.
Солнце невыносимо пекло нам затылки, Коновалов устроил из моей солдатской шинели нечто вроде ширмы, воткнув в землю палки и распялив на
них шинель. Издали долетал глухой шум работ на бухте, но ее мы не видели,
справа от нас лежал на берегу город тяжелыми глыбами белых домов, слева — море, пред нами —
оно же, уходившее в неизмеримую даль, где в мягких полутонах смешались в фантастическое марево какие-то дивные и нежные, невиданные краски, ласкающие глаз и душу неуловимой красотой своих оттенков…
Проехав так минут десять, Петруха обернулся и что-то прокричал. Ни Василий Андреич, ни Никита не слышали
от ветра, но догадались, что
они приехали к повороту. Действительно, Петруха поворотил направо, и ветер, бывший вбок, опять стал навстречу, и
справа, сквозь снег, завиднелось что-то черное. Это был кустик на повороте.
Представление началось ровно в восемь с половиной часов. Долг газовому обществу уплатили еще утром, и потому освещение было аль джиорно [Как дневное (
от итал. al giorno).]. В девять часов без десяти минут приехал в цирк Барнум с дочерью и переводчиком.
Их встретили тушем. Барнум сел не в приготовленную ложу, а во второй ряд кресел, в излюбленные места знатоков цирка, сейчас же
справа от входа из конюшен на манеж.
Это был «коридор подследственного отделения», куда нас поместили за отсутствием помещения для пересыльных. По той же причине, то есть за отсутствием особого помещения, в этом коридоре содержались трое умалишенных. Наша камера, без надписи, находилась между камерами двух умалишенных, только
справа от одной из
них отделялась лестницей, над которой висела доска: «Вход в малый верх».
Он всходит
справа от нас, месяц. Большой, красноватый и тусклый круг
его поднимается над чёрной сетью лесной чащи, как бы цепляясь за сучья, а
они гибко поддерживают
его, толкая всё выше в небо, к одиноким звёздам.
— Стой! — сказал Тихон Павлович, вышел из телеги и посмотрел кругом. Шагах в сорока
от него тёмной, угловатой кучей рисовался во мраке ночи хутор;
справа, рядом с
ним — запруда. Тёмная вода в ней была неподвижна и страшила этой неподвижностью. Всё кругом было так тихо и жутко. Густо одетые тенью ивы на плотине стояли прямо, строго и сурово. Где-то падали капли… Вдруг на запруду налетел ветер из рощи; вода испуганно всколыхнулась, и раздался тихий, жалобный плеск… И деревья, стряхивая сон, тоже зашумели.
С моря дул влажный холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов. Изредка
его порывы приносили с собой сморщенные, желтые листья и бросали
их в костер, раздувая пламя, окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева — безграничную степь,
справа — бесконечное море и прямо против меня — фигуру Макара Чудры, старого цыгана, —
он сторожил коней своего табора, раскинутого шагах в пятидесяти
от нас.
Действие происходит в польском местечке в почтовом доме. Комната:
справа от зрителя стол, на
нем шнуровые книги, бумага и проч., с левой клавикорды, на стене гитара, в средине открытый вид в цветник.
Полковник благодарно обнял и звучным поцелуем
от души облобызал своего глубокотонкого и политичноумного советника. Недаром оба
они называли себя цеглой велькего будованя [Cegla — кирпич. Wielkie budovanie — великое строение, — стародавний, специальный термин для обозначения конспиратной деятельности польской
справы. Возник
он первоначально
от «белых».].
В христианстве должно быть придаваемо одинаково серьезное значение как тому, что Христос воплотился, «на земле явися и с человеки поживе», пострадал и воскрес, так и тому, что
Он вознесся на небо, снова удалился из мира, сделался для
него опять, хотя и не в прежнем смысле, трансцендентен, пребывает на небеси, «седяй одесную Отца» [Господь, после беседования с
ними <апостолами>, вознесся на небо и воссел одесную <т. е.
справа от> Бога (Мк. 16:19).].
После речки Актога
справа впадает ручей Тулами, а в шести километрах
от него Хор опять проходит в щеках и делает длинную узкую петлю.
Часов в десять утра, когда дневное светило поднялось над горизонтом градусов на десять,
справа и слева
от него появилось два радужных светящихся пятна, и
от них в сторону протянулись длинные лучи, суживающиеся к концам. Одновременно над солнцем появилась радуга, обращенная выпуклой частью к горизонту, а концами — к зениту. День был морозный, тихий, небо безоблачное, деревья сильно заиндевели.
Всюду, где только можно:
они за вами,
они справа и слева
от вас,
они, как буря, как пламя,
от которого суждено погибнуть вам и…
Кладенец разросся за последние десять лет; но старая сердцевина с базарными рядами почти что не изменилась. Древнее село стояло на двух высоких крутизнах в котловине между
ними, шедшей
справа налево. По этой котловине вилась бревенчатая улица книзу, на пристань, и кончалась за полверсты
от того места береговой низины, где останавливались пароходы.
Просторную луговину, где шли когда-то, слева вглубь, барские огороды, а
справа стоял особый дворик для борзых и гончих щенков, замыкал частокол, отделяющий усадьбу
от деревенской земли, с уцелевшими пролетными воротами. И службы сохранились: бревенчатый темный домик — бывшая людская, два сарая и конюшня; за
ними выступали липы и березы сада; прямо, все под гору, стоял двухэтажный дом, светло-серый, с двумя крыльцами и двумя балконами. Одно крыльцо было фальшивое, по-старинному, для симметрии.
Большая зала, блестящий паркет, старинные портреты по стенам, в углу мраморный бюст Толстого. Длинный стол. Во главе
его, на узкой стороне, села Софья Андреевна,
справа от нее, у длинной стороны, Лев Николаевич. Прислуживали лакеи в перчатках. Льву Николаевичу подавались отдельно вегетарианские кушанья.
Сторож ненадолго останавливается, чтобы закурить трубку.
Он приседает за спиной прохожего и сожигает несколько спичек. Свет первой спички, мелькнув, освещает на одно мгновение кусок аллеи
справа, белый памятник с ангелом и темный крест; свет второй спички, сильно вспыхнувшей и потухшей
от ветра, скользит, как молния, по левой стороне, и из потемок выделяется только угловая часть какой-то решетки; третья спичка освещает и
справа и слева белый памятник, темный крест и решетку вокруг детской могилки.
Лекция длилась с полчаса. Потом отец Василий, прервав чтение, живо заинтересовался своей маленькой аудиторией.
Он расспрашивал каждого из нас о семье, о частной жизни. Чем-то теплым, родственным и товарищеским повеяло
от него. Услышав, что моя соседка
справа, Ольга, была вместе со мною в институте,
он захотел узнать, как нас там учили по Закону Божьему. Покойного отца Александры Орловой, известного литератора,
он, оказывается, знал раньше. Знал и родителей Денисова в Казани.
Справа от входа, в простенке, между двумя колоннами, висит громадный портрет Екатерины Великой, а под
ним стоит ее сенаторское кресло старинной формы, обитое малиновым бархатом и украшенное сверху спинки золоченой короной и другими императорскими регалиями.
И, дотронувшись пальцем до локтя Заплатина, сидевшего
справа от нее, она приласкала
его взглядом.
Что
он перевел сюда войска, это обман;
он верно обойдет
справа от Москвы.
Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно
справа и слева
от него охали и падали солдаты.
И всё, что было
справа, — стало слева, и всё, что было слева, — стало
справа: прежнее желание — быть как можно дальше
от дома — переменилось на желание быть как можно ближе
от него.
Люнет лежал совсем одиноко в чистом поле, на полверсты вперед
от наших позиций и всего за четыреста шагов
от японских; с флангов японские позиции загибались вокруг
него, а
справа и несколько сзади серела вдали грозно укрепленная японцами деревня Ламатунь; кроме того, люнет был под косым обстрелом одного из наших люнетов.
В то время как
он говорил, будто невидимою рукой потянулся
справа налево,
от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед
ними.
Все одержимые народническими иллюзиями и
справа и слева должны наконец понять, что «народу» поклоняться нельзя и нельзя ждать
от него правды, неведомой более культурным слоям, — «народ» нужно просвещать, подымать, приобщать к цивилизации.
Перейдя на левую сторону Колочи, влево
от дороги, Наполеон передвинул всё будущее сражение
справа налево (со стороны русских), и перенес
его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем вся кое другое поле в России) и на этом поле произошло всё сражение 26-го числа.